Люблю мой `Смит-Вессон` - Дэвид Боукер

В любую секунду он ожидал увидеть впереди знакомую худую фигуру, помахивающую своей жуткой ношей. Но видел лишь глубокие отпечатки ног и белую пелену. Остановившись, Билли прислушался, стоял так тихо, что слышал, как ложатся на одежду снежинки.

Впереди раздался какой-то звук. Определенно скрип снега под ботинками.

Он уже близко. Очень близко.

Один решительный рывок. Большего и не понадобится. Билли прибавил шагу, спотыкаясь и оскальзываясь на снегу, лицо у него пылало от усилий.

Но Злыдень всегда оставался впереди.

Всегда вне досягаемости.

Всегда за гранью.

О, отведи жестокие глаза,

Погибели моей звезды.

Томас Стенли (1625-1678). «Возвращение к былому»

С тех пор как Злыдень наставил на него пистолет, у Лола Шепхерда было худо с нервами. Впрочем, и до того прискорбного события с ними было не слишком хорошо. В молодости Лол приобрел печальную известность своей манерой подпрыгивать при малейшем звуке. Он не мог взять со стола чашку с блюдцем без неизменного дребезжания или перенести напиток через комнату, его не разлив, а что до расстегивания крючков бюстгальтера... ну... забудьте...

Когда-то Лол работал на Малькольма Пономаря. До самой смерти Пономарь был грозным главой "Пономарчиков", банды, заправлявшей Манчестером. У большинства гангстеров есть сентиментальная жилка, и Пономарь не был исключением. Сочтя дрожание Лола странно подкупающим, он нанял его водить свой личный лимузин, выгуливать пса и играть роль доверенного слуги. Это были легкие деньги, которым по идее полагалось стать еще более легкими после того, как Злыдень застрелил пса.

Но Лол был добрейшей души человеком, который за всю жизнь намеренно ни пенса не украл и мухи не обидел, и столкновение с убийцей в светлом колпаке темной ночью его доконало. Что Злыдень (по всей видимости, из каприза) оставил Лолу жизнь, не имело ровным счетом никакого значения. Доверие Лола ко вселенной и без того было хрупким. А в тот момент рухнуло окончательно.

Лол боялся выходить из дома. Боялся темноты. А больше всего боялся засыпать. Но как это ни странно, жил он не в изоляции. Его многие навещали: люди приходили к нему за советом, ценя его долгую память и энциклопедические знания манчестерского дна.

Неделю назад, например, явился Шеф собственной персоной и принес апельсины. Лол догадался, что Шеф выбрал апельсины потому, что дон Корлеоне в "Крестном отце" всегда покупал апельсины. Шеф пришел к Лолу за советом. Иногда ради того же заглядывал Маленький Мальк. Лол тщательно следил за своими словами, стараясь не повторить одному услышанное от другого. Ведь, как говорится, на войне длинный язык может стоить жизни.

Каждую среду старшая дочь Лола Джулия заезжала за ним по утрам, чтобы отвезти в супермаркет за покупками и на кладбище поменять цветы на могиле Вайолет. Вайолет, вторая жена Лола, скоропостижно скончалась несколько лет назад. Не настолько внезапно, как жертвы Злыдня, но все-таки. Коронер обвинил эмболию. Лол по сей день не знал, кто это такая.

Вайолет похоронили на кладбище в Норбери. Пока Лол ходил на могилу, Джулия ждала в машине. Сегодня шум и толкотня в супермаркете оказались ему не по силам: Лолу пришлось сидеть в кафе, угрюмо дуя на куриный бульон, пока Джулия сновала по проходам, накладывая в тележку продукты и вычеркивая записанное из списка.

День выдался не холодный, но Лол все равно доверху застегнул коричневый пуховик. Голову ему прикрывала мягкая фетровая шляпа. И пуховику, и шляпе было по меньшей мере лет тридцать. Старые вещи Лола успокаивали и утешали.

На кладбище он чувствовал себя в безопасности. Похороненные здесь покойнички не станут пихаться или чего-то от него требовать. Утро выдалось ясное. Светило, пригревая, зимнее солнышко.

Но и оно не могло забраться в самые хмурые уголки кладбища. К основанию кладбищенской стены льнул нерастаявший снег, а гравий вокруг могилы Вайолет был покрыт тонкой корочкой льда. В знак уважения Лол снял шляпу.

Надпись на надгробии Вайолет гласила:

Вайолет Шепхерд (1932 – 1999)

Любимая жена Лоренса (Лола)

Горячо оплакиваемая мать Джулии и Сюзанны

Если слезы сложатся во взлетную полосу,

А любовь сотворит самолет,

На небо отправлюсь я в полет

И вновь тебя на землю принесу.

А у подножия:

Надгробие предоставлено – по доброте душевной – Малькольмом Пономарем

Дочери Лола сочли, что выбивать имя Пономаря на надгробии матери – дурной тон, но Лол настоял. Пономарь оплатил не только камень, а все похороны. Никто больше не предложил, и у Лола ведь нет счета в банке. Малькольм поставил лишь одно условие: чтобы его щедрость увековечили в камне. Кто такой Лол, чтобы отказывать?

Вынув из вазы засохшую хризантему, он заменил ее на свежую. Даже забавно, как он скучает по жене. А ведь жить с ней было не сахар. Когда возраст Лола и его привычка к спиртному взяли свое, наградив его носом, как алая электролампочка, она то и дело указывала людям на этот его недостаток.

– Только посмотрите на его нос, – жаловалась она подругам. – Такое даже не запудришь.

Но, как это ни странно, ее отсутствие не принесло ожидаемой радости.

Лол встал, собираясь уходить. В тени было холодно, и Лол был не из тех, кто произносит речи мертвым наподобие Джимми Стюарта[4]. Когда он распрямился, колени у него скрипнули. Лол со вздохом повернулся.

И увидел перед собой Злыдня.

Из горла Лола вырвался звук, какой издает маленькая собачка, когда просится на улицу.

На Злыдне были тот же колпак палача и длинный черный плащ, как и в ночь бойни. Пятеро умерли тогда: все работали на Малькольма Пономаря, некоторые были друзьями Лола.

– Помнишь меня? – спросил человек в колпаке, столь же холодный и неумолимый, как кресты и могилы. В руке у него была сумка с логотипом гастронома "Сейсберис".

Лол сумел только кивнуть. Он уловил очень нехороший запах, как от гнилой капусты и дерьма.

– Извините. Мне нужно...

– Что?

– Мне нужно принять таблетку, – хрипло сказал Лол, тыча себя в сердце.

Достав из кармана белый пузырек с нитроглицерином, Лол попытался отвинтить крышку. Но у него слишком сильно дрожали руки. Положив сумку на землю, Злыдень отвернул крышку и протянул одну маленькую белую таблетку Лолу. Лол забросил ее под язык. На глаза у него навернулись слезы. Злыдень не мог бы сказать, было ли это от холода, страха или от усилий вздохнуть.